С бодуна
Кгдоа тбее 16 лет
И как пэот уже ивзетсен
И к сатрикам почьтеня нет
И девкушам ты инсеретен
Кирьчиш ты вытяпив гбуу:
„Зечам зематил нас Державин?
Гаврилу ведил я в гбору!
И без нгео я бдуу савлен!“
100 лет сспутя вйодя в ибзу
Сзакал пэот в коворосотке:
„Я ведил Пушкина в гбору
Его сихти зрястали в голтке“
Кгдоа-нубидь и я удйу
Одутта мне ушласыть ндао:
„Я ведил Бельмана в гбору!“
И это буедт мне наргадой
Вещий сон о Бродском
Это я перенёс из «постели»
(Где лежал он на Санта-Микеле)
Тёмной ночью (лишь звёзды горели)
В чёрный гроб петербургской артели
И привёз его в Питер любимый
(Был оттуда И. Бродский гонимый)
На Васильевский остров в могилу,
Чтоб душа упокоилась миром.
Не уходи! Джулиане
Не уходи, ещё не выпито до дна
Лекарство, что любовию зовётся,
Что богом во спасение даётся ...
Так в чём же всё-таки, скажи, моя вина?
Моя ль вина, что, просыпаясь, ты кричишь
О том, что вышла замуж неудачно,
Что прозябать приходится на даче,
А не летать, как у Шагала, выше крыш.
Моя ль вина, что очень хочется тебе
Позагарать на Пальма-де-Майорке,
В Гренландии на санках съехать с горки,
Забыв, что я простой одесский инженер.
Не уходи, любовь, ты у меня одна.
И ты меня когда-то ведь любила.
И счастье с нами было, было, было.
Поверь, любовь ещё не выпита до дна ...
У меня и в 70...
У меня и в 70 – крылья не поломаны:
Я летаю по миру весь такой взволнованный.
Крыльями гребу, как воздушными вёслами,
Восхищаясь зимами, летами, вёснами.
Только осенью обращаюсь я к доктору,
Потому что от дождя крылья мои – мокрые.
И тогда у меня гаснут все желания,
Перехожу на режим выживания
И включаю памятные воспоминания:
Перелистываю места обитания
И друзей дорогих имена, и фамилии;
Из них можно составить большую флотилию.
Подсушив свои крылья лучами весенними,
Я «встаю на крыло», распевая Есенина,
И лечу над Землёю счастливый, взволнованный,
Пока крылья не будут поломаны.
об авторе