Copyright: Борис Северов, stihi ru/avtor/asiel

No. 11 Я знал тебя на исходе лета...

Я знал тебя на исходе лета,
когда ты была (или был) одета
в тряпьё цветов, по последней моде,
с изяществом, свойственным лишь природе.
Ты отлично знал, почему сочетают цвет с светом, и
сколько оттенков имеет красный,
но не мог сказать ничего, не имел ответа:
отчего сочетались мы, в темноте, под вязом,
когда ты уткнулась лицом в мой пах, и казалось
что воздух вокруг весь тобой пропах. Ты
хорошо зрел цвет, но не видел контур.
Контур видел я, и, как римский консул
пред сенатом, держал ответ перед будущим, впри-
тык подошедшим к месту, откуда не ждут ничего хорошего.
И потому не важно кто кого бросил, а кто оказался брошенным.

No. 10 Патриотический марш

За кольцом кольцо.
За стеной - стена.
В самом центре - площадь;

и на ней полки,
и ноябрьский ветр
ткань знамён полощет, -

барабанный бой.
Всё что будет рядом со всем что было:
лобное, храмы, булыжник, могилы;

Пожарский, Минин
замерев стоят; мимо них течёт масса цвета хаки,
и, губу поджавши, глядится в массу тиран. Плакаты,
приметы, знаки - при отдалении всё
тонет эхом в беззвучном мраке.

No. 9 Письмо из-за горизонта событий

За полтыщи лет колокольный звон изменился мало:
до сих пор в «динь-дон» его можно слышать кадящий ладан;
а под ним река, что стоит, и в небо глядится хмуро,
отражая серый бескрайний цвет, она суть текстура,
что твой глаз - слеза, захлестнувшая этот город.
И зимой она отовсюду хлещет, как снег за ворот.

Переулки гнутся то вверх, то вниз, отменяя плоскость,
принуждая ноги шагать с трудом, создавая вязкость,
обращая вес в кандалы и гири, слова в бессвязность,
перспективу в стену, пространство в бремя, бессилье в данность;
оттого что масса стремится к центру, сжимаясь в точку,
невозможно речь различить, и в ком мнутся в горле строчки.

Вспоминая прошлое, видишь завтра, и то, что между.
Фонари желтеют, верней - сереют, тусклей чем прежде
оттого что глаз привыкает к контуру, к краске, к пыли.
Привыканье - форма протеста против засилья мысли,
тирании смысла, бездушья вещи, подушья жизни.
Если верить в нечто, то лучше в то, что твой ближний - лишний.

Только если сам изнутри не полый, в очках застыли
льдом не две пусто'ты, а что-то зрячее, запах гнили
подзывает рвоту, то здесь одна для тебя дорога:
быть огромней и тяжелей всего, что скрутил сей город,
набирая массу за счёт него. И тогда не важно, -
безразлично что: тишина в груди, или вой протяжный.