Расплачиваются ли они за это?
Или наоборот сами становятся богами?
В 1842-году в Париж впервые прибывает десятилетний мальчик, которого зовут Гюстав Доре. К своему возрасту
он уже известен на всю Францию, как художник-вундеркинд.
Париж 1865-ый. Прошло 17 лет с момента революции 1848 года, и немногим меньше остается до трагических
событий Парижской Коммуны. Франция бурлит, а вместе с ней и вся остальная Европа, и даже Новый свет.
Париж - мировой центр художественной жизни, роскошных салонов, театров и фонтанов, попасть в который
мечтают все образованные люди, особенно художники и писатели. Кажется, этот город уже нельзя удивить
ничем. Он познал эпоху роскоши, период голода, междоусобные и религиозные войны, и революции.
Единственным источником информации является печатное слово. Обеспеченные парижане приобретают
дорогие издания на любую тему, главное, чтобы они были с золотыми обрезами и в переплетах из телячьей
кожи, малообеспеченные обходятся грошовыми газетами. В этот год во всех салонах обсуждают последнюю
новинку – новое роскошное издание Библии. Поразительно, но, наверное, впервые в истории, споры
разгораются не вокруг содержания Священной книги, а вокруг включенных в издание гравюр,
выполненных известным в Париже карикатуристом и иллюстратором художественных произведений
фантастического и фривольного содержания
Гюставом Доре.
Гениальный самоучка, выскочка, графоман от живописи, недоучившийся маляр, осмелившийся в одиночку
охватить весь библейский замысел, и даже Страсбургский Фауст – всеми этими эпитетами одновременно
награждают художника журналисты, которых в Париже на тот момент чуть ли не больше, чем обычных
горожан. И самое интересное, что каждый из них по-своему прав. Каждый из этих эпитетов вполне приложим
к фигуре Гюстава Доре. Но недостаточен.
Сколько бы не было в мире гениальных художников, всегда находится тот, кто не подпадает ни под одни
критерии. Именно таким и являлся для своих современников Гюстав Доре. Его ненавидели, боготворили,
считали лучшим рисовальщиком со времен Альбрехта Дюрера, и при этом вообще отказывали
в умение рисовать.
Сейчас в начале 21 века, несмотря на то, что биография и творчество Доре изучены вдоль и поперек, остается
два вопроса, на которые до сих пор нет убедительных ответов:
Вопрос первый: Как подросток сумел решить, что он способен в одиночку проиллюстрировать целую Библию?
Ведь до него к библейским сюжетам обращались все художники, но они ограничивались отдельными сюжетами
библейской истории? Даже у титанов возрождения, которым не откажешь в смелости и таланте,
не хватало духа, чтобы взяться за всю книгу?
Вопрос второй, не дающий покоя искусствоведам и любителям живописи: Почему Гюстав Доре,
создавший иллюстрации практически ко всем известным произведениям от «Красной Шапочки»
Шарля Перро, «Дон-Кихота» Сервантеса, «Приключений барона Мюнгхаузена» Распе,
«Гаргантюа и Пантаюгрюэля» Рабле, и грандиознейших гравюр к «Божественной комедии» Данте
и «Потерянному раю» Джона Мильтона, не создал иллюстрации к «Фаусту» Гете?
Может, его не зря называли Страсбургским Фаустом? И история художника Гюстава Доре это не просто история
модного и успешного художника, и вовсе не так проста, как кажется на первый взгляд?
Один из самых главных парадоксов заключается в том, что французский художник Гюстав Доре не был
французом. Он родился на самой спорной территории в истории Франции в городе Страсбурге. На протяжении
всей европейской истории за области Эльзас и Лотарингия шли войны между Францией и Германией –
проживающие там люди были в большей степени немцами, чем французами. Немецкая работоспособность и
настойчивые философские попытки докопаться до сути мироздания в лице маленького Гюстава помножились
на французскую тягу к роскоши, легкому, как-будто играющему стилю, и богемной жизни.
Родившийся в семье инженера, будущий художник с детства овладевает умением держать в руках карандаш
и делать точные до скрупулезности наброски, чем-то напоминающие технические чертежи.
Именно черно-белый цвет станет впоследствии не только его визитной карточкой,
но и главной трагедией жизни как художника – ведь живописные полотна Доре, выполненные краской и кистью,
станут восприниматься окружающими со скепсисом и изрядной долей смеха.
Согласно мнению критиков Доре не умеет чувствовать цвет – он способен создавать лишь черно-белый мир.
Журнальные и газетные карикатуры являются самым популярным и доступным видом живописи в тогдашней
Франции. Их можно увидеть на полосах популярных газет, выставленных в витринах любого города страны.
Одним из самых популярных карикатуристов и иллюстраторов является Жан Гранвиль. Для того, чтобы
посмотреть его новые рисунки маленький Гюстав постоянно дежурит возле местной книжной лавки с блокнотом
и карандашом в руках.
Он копирует все рисунки Гранвиля и пытается рисовать в его стиле.
Отцу Гюстава Доре это кажется детским развлечением, и однажды во время званного ужина он показывает
рисунки сына самому Гранвилю. Именитый карикатурист приходит в изумление и сначала не верит, что эти
рисунки мог сделать десятилетний мальчик. Его вердикт однозначен – Вы должны отдать своего сына
учиться живописи. Из него получится выдающийся художник!
Слава приходит к Гюставу Доре уже в возрасте пятнадцати лет, когда вся Франция увлеченно рассматривает
его первый художественный альбомом «Подвиги Геркулеса». Уже к этому времени руками Доре создано
свыше двух тысяч рисунков и гравюр. Известнейший французский писатель и художественный критик
того времени Теофиль Готье, чьим протеже является не кто иной, как отец темного европейского романтизма
Шарль Бодлер, называет Гюстава Доре – «мальчик-гений» и сравнивает с Моцартом.
Сам же Доре пытается в это время получить художественное образование. Но это не так просто.
Французские академики отказываются признавать в гениальном подростке талант. Не помогают и деньги.
Несмотря на то, что пятнадцатилетний Доре является самым высокооплачиваемым иллюстратором Франции,
и получает за один лист больше, чем знаменитый Оноре Домье.
Но именно Домье становится вторым, а может быть единственным, настоящим учителем Гюстава Доре. Они
сотрудничают в одних и тех же сатирических журналах. Несмотря на то, что Домье старше Гюстава
на 24 года, между ними много общего. Знаменитого на всю Францию мастера политической карикатуры и
новатора в живописи Оноре Домье тоже отказывается признавать академическое искусство.
Его карикатуры слишком скандальные, а живописные полотна слишком мрачные.
Про Доре в этом момент говорят прямо противоположное – его иллюстрации для придирчивых критиков
оказываются слишком фантастическими с одной стороны, и чересчур натуралистичными с другой.
Сам Доре этого не отрицает, и наоборот подчеркивает. Он гордится тем, что каждая его зарисовка
создана им на месте, в котором он лично побывал, но художник слегка лукавит. Доре практически все
время проводит в собственной мастерской,
превращенной им в салон, где рисует, оставляя время лишь на короткий сон, и играет на скрипке
для посетителей салона.
При этом он занимается скалолазанием, а в период работы над иллюстрациями к Дон-Кихоту умудряется
посетить все места Испании, которые описал Сервантес в своем романе.
В 1864 году Гюстав Доре начинает создавать иллюстрации к Библии. К этому времени он убежден,
что способен на все. Но иллюстрации к Библии являются и вызовом художника обществу, которое
ценит его как всего лишь удачного развлекателя.
Сам Доре с этим не согласен.
«Священна не только эта книга, но и любая книга, созданная человеком,
если к ней приложит руку художник» -
заявляет Доре, и показывает миру свои знаменитые гравюры.
«Изгнание Адамы и Евы из рая»,
«Вавилонская башня»,
«Иисус и грешница».
Но тяжелее всего дается Доре гравюра, не причисляющаяся критиками к лучшим его работам –
«Битва Иакова и Ангела».
В этой библейской притче рассказывается о человеке, не побоявшимся вступить в схватку с одним из Божьих посланников,
зная, что все равно в результате проиграет.
Ведь человек не бессмертен, силы его ограничены, а Бога может быть вообще нет.
И, наверное, в этом кроется ответ на вопрос – почему Гюстав Доре, бравшийся за оформление любого
художественного произведения, за всю свою жизнь даже не попытался сделать иллюстрации к
популярнейшему «Фаусту». Может он и сам ощущал себя Фаустом, которому стало доступно все,
но не принесло счастья, и однажды решил расторгнуть
свой договор с Мефистофелем?